Семиречье [трилогия : СИ] - Юлия Григорьева

— Так что там про капище? — напомнил Ярополк.

— А ничего. Сила бурлит, а больше ничего. Давно там обряды не проводили, некому было. Тогда и поехал я к старинному другу своему Дарею, чтобы посоветоваться, а Бала в Пустошове остался. Взял я слово с него, что не сунется он без меня ни на Пустошь, ни к черникам. Не сдержал, — горько закончил Радмир.

— А что с ним случилось? — спросила Белава и вспомнила подслушанный в тереме чародей разговор. — Ох… — Радмир усмехнулся, он тоже помнил ее любопытство.

— Не спеши, Белава, — сказал учитель. — Рассказывай, друже.

— Тогда-то я с этим бесом в юбке и познакомился, — сказал воин Ярополку, кивнув на Белаву. — Но это другая история. Так вот, — вернулся он к прерванному рассказу. — Порешили мы с Дареем, что надо вернуться мне назад и осмотреть все еще раз, а там уж и доложиться. Если найду что, то вестника к чародею отправлю, он бы и явился на помощь. Если же ничего не найду, то и Дарею там делать нечего. Дал он мне амулеты разные, обереги и отправил назад.

Глава 19

Добрался до Пустошева Радмир быстро и без приключений. Дымка его мог сутки скакать без устали. Тревога томила душу воина-странника, потому он спешил вернуться скорее, не сильно веря, что обезумевший от горя товарищ дождется его.

Пустошев встретил Радмира обычной городской суетой. Стражник на воротах приветливо махнул ему. Воин спешился, чтобы немного поболтать с ним и узнать последние новости.

— Здрав будь, Вяхорь, — Радмир улыбнулся стражнику.

— И ты будь здрав, Радмир Елисеевич. Долго тебя не было, где пропадал? — с удовольствием поддержал почин стражник.

— К товарищу своему ездил старинному, посоветоваться хотел.

— О Пустоше что ли? — с пониманием уточнил Вяхорь.

— О ней. Товарищ мой чародей, мы с ним дружбу свели еще под Хрустальным Градом, великий человече.

— Чародей хорошо, — согласился стражник. — И что же он присоветовал?

— Так… разное, — уклончиво ответил Радмир. — Какие новости в Пустошеве?

— Гонца нашли. Того самого, — понизил заговорщецки голос стражник. — Под Белым Градом лежал, зверем большим обглоданный. А грамота для воеводы исчезла. Князь наш дружину собрал и на Пустошь. Два села черников спалил, ничего не узнал. Те трясутся, говорят, что будут сниматься с места, потому как люди их пропадают целыми селениями, теперь еще и князь разорение учинил. Вернулся наш грознее тучи, нового гонца послать собирается.

— Пусть не спешит с гонцом, как бы и этот не пропал. А чародей что ваш говорит? Он-то проверял Пустошь?

— Проверял. Сказал, что ничего не видит. Он к зверям невиданным больше интереса имеет. Одного отловить сумел, в подвале держал. Страсть такая, говорят. На вурдалака похож, только не вурдалак это. Зверь клетку погнул, а там прутья толстые, как два пальца мои. Чародей его каленым железом усмирял, колдовством своим бил. Сдох вскоре зверь. Но что-то этот бес прознал, говорят. Сейчас нового ищет.

— Не зверей ловить надо, а их хозяина. Сотворил их ведь кто-то. А что товарищ мой? — этот вопрос Радмир хранил напоследок, опасаясь услышать страшный ответ.

— Он поначалу город не покидал. Бродил по улицам, будто совсем ума лишился. На стену заберется и все на Пустошь смотрит. Долго так бродил. С недели две начал опять за ворота выходить. Возвращается весь взмыленный, глаза горят. А три дня назад исчез, — Радмиру показалось, что земля ушла у него из-под ног. Он вцепился в плечо Вяхоря.

— И что, говори же, — затаив дыхание навис над ним воин.

— Что? Вернулся вчера вечером. Ободранный весь, бледный. На рукаве кровь запеклась. Добродей его до дома проводил. Говорит, больной весь, горячий.

— Так он на постоялом дворе сейчас?

— А где ж ему быть? — удивился стражник. — Вечером его отвели туда, а с утра он еще не появлялся. Я с восхода тут стою, не проходил ишо.

— Уф, — выдохнул Радмир и рассмеялся, почувствовав, что гора упала с плеч. — Ну, спокойного тебе дня, Вяхорь. Бывай, пойду я к Бале.

— Бывай, — махнул ему стражник и привалился к стене рядом с бердышом.

Воин добрался до постоялого двора, поставил уставшего Дымка в стоило, расседлав и бросив ему ячменя. Потом взбежал наверх, где была их с Балой комната. Он толкнул дверь и вошел в комнату, сияя улыбкой.

— Друже мой… — воскликнул он и осекся. Улыбка в одно мгновение сползла с лица Радмира.

На кровати лежал кто-то незнакомый. Мужчина медленно подошел к незнакомцу и нагнулся над ним. Чужак был покрыт черным волосом, так густо, что казалось, будто он порос шерстью. Дыхание неизвестного было хриплым и тяжелым. Он накрыл голову подушкой, то ли прячась от шума, проникавшего в комнату, то ли от света, льющегося через небольшое оконце. Радмир протянул руку и нерешительно потянул подушку. Солнечный луч упал на лицо чужака, и воин ахнул.

— Бала, ты ли это? — ошарашенно произнес он и сел на кровать.

— А ты кого ждал? — безразлично ответил Бала, забирая у приятеля подушку. — Отдай, жжет свет, глазам больно.

Радмир прошелся по комнатке, потом вернулся к кровати.

— Что ты наделал, Бала? Что с тобой произошло?

— Отстань, — отозвался тот. — Плохо мне, все тело болит, ломает. Простыл видно.

— И потому весь шерстью порос? Что ж за болезнь такая? Ты ведь в Пустоши был? Да? — Бала не ответил. — Ты ведь слово мне дал, что никуда не пойдешь один!

— Дал и что? — Бала вскочил с кровати, и Радмир разглядел, что глаза его налились кровью, став жутковато-красными.

— Рассказывай, — потребовал он.

— Нечего рассказывать, — Бала вдруг оскалился и рыкнул, как-то странно припав к полу.

Вдруг он испустил стон и испуганно посмотрел на приятеля.

— Друже, что со мной? — прошептал он, отступая назад к кровати.

— Расскажи мне, — Радмир сел с ним рядом. — Я должен знать.

— Убери свет, тяжко мне от него, — попросил Бала, и Радмир прикрыл ставни, погрузив небольшую комнатку в сумрак. — Да, так хорошо.

— Так что случилось?

— Я не знаю, — признался Бала. — Ты спросил, и я вдруг бабу вспомнил.

— Какую бабу?

— Молодую. Волосы черные, коса как змея по плечу сползала. Красивая… Глазищи черные как ночь. Помню, заговорила она со мной. Голос такой… медовый. Потом в глаза ей взглянул и все, дальше плохо помню. Вроде мужик какой-то был. Да, волосы у него белые-белые, но не седые. Потом свистнул кто-то и…

— И?

— Не помню. — Бала потер лоб. — Боль! Была боль, а потом… Потом я очнулся недалеко от Пустошева. Кажется, меня кто-то привел сюда. Да, руку перевязали. Говорили что-то про укус. — он взглянул на свои руки. Правое запястье было замотано тряпицей. Бала развязал тряпку и рассмотрел руку. — Нет никого укуса, но вроде я точно слышал про него.